Весна-крысолов

Наш гигантский дом-удав слишком коряво стоит. Моя сторона в февральском положении вещей, к сожалению, не солнечная. Ворюга-ветер из всех щелей, и пыль, и снег. Музыка — слишком громко, тишина — слишком тихо, Американоволки, подаренные Энси, потешаются. Надо мной? Надеюсь, над февральской стужей. Хотя я — еще похлеще. Ну, ничего-ничего, у меня имеется несанкционированный доступ к стороне солнечной. Пока мой дом пуст, я пробралась туда. Там солнце прощения просит за длительный отпуск, и плачет, и плачет капелью, там птица весенняя — ужасно-могучая — тренеруется и распевается перед мартом месяцем, там мой почти дохлый цветок на подоконнике ожил — и тянется к этой безумной компании, и детский садик на той — солнечной стороне — громкости прибавил.

Там тепло хранится в старом ковре, пылючкой присыпано, затоптано тапочками домашними, но кот чует его объятия, всю бахрому его и кружева, и  роет, роет. Мы прогоняем — а он пробирается, как ехидна по закоулкам, и все равно роет, пока не попадет в поле нашего коварного зрения. Я нюхом чую, уже скоро. Февраль разморозится, я разморожусь, новые уровни жизнедеятельности дадут себя поюзать, и весенняя птица заведет свою шарманку, под которую все мы — без единого исключения — поплетемся, еле перебирая своими смерзшимися лапами, как крысы за дудочкой Нильса, к теплу, к апрельской слякоти и майской пыли, оседающей, как водится, на сиреневых цветах под моим окном.